Изверг - Страница 39

Вдали он заметил Агнес. Не в трауре, они договорились — светлая летняя одежда и опущенный взгляд. Вид у нее изможденный. В свои сорок лет она всегда выглядела не старше двадцати. Три дня — и годы настигли ее, рано или поздно они всегда настигают. Ему хотелось обнять ее. Хотелось, чтобы она обняла его. Они нужны друг другу сейчас и в ближайшее время, ведь скоро они вместе умрут и без Мари практически разойдутся.

Похороны будут скромные. Ни объявления, ни приглашений. Фредрик и Агнес. Микаэла. И всё. Больше никого. Двое полицейских, которые вели следствие, изъявили желание присутствовать, якобы по оперативно-разыскным причинам, он весьма нерешительно согласился, но, пока они держат язык за зубами и стоят позади всех, пусть делают что угодно.

В одиночестве Фредрик медленно шел по траве между посещаемыми могилами с массой цветов и заброшенными памятниками, покрытыми черным мхом, — надписи толком не разберешь. Ребенком он ходил здесь, туда-сюда, смотрел на памятники, читал имена, высчитывал, сколько им было лет, удивляясь, что одна родилась в 1861-м и умерла в 1963-м, а другой родился в 1953-м и умер в 1954-м, удивляясь, как это жизнь может быть настолько разной по продолжительности — кто-то вырос и нашел себе дорогу, а кто-то даже ходить не научился.

Его собственную дочь скоро предадут земле. Ей исполнилось пять лет.

— Фредрик?

Он не заметил, как она подошла. Она осторожно положила руку ему на плечо.

— Фредрик, как ты?

Он резко повернулся.

— Я тебя не слышал.

Она улыбалась. Хороший она человек. Он знал ее всегда, сколько себя помнил. Дедушка очень ее любил, все время ей помогал, продолжал работать аж до семидесяти пяти лет и особенно поначалу, когда она только-только сдала экзамены, не имела опыта, вдобавок была женщиной в мужском царстве, он ее поддерживал, защищал, всячески ратовал за нее, за нового приходского священника. Позднее Фредрик сообразил, что в ту пору она была очень молода, ребенком он видел в ней одну из множества старших, взрослым же вдруг стал ее ровесником.

— Мне никогда не понять, как ты себя сейчас чувствуешь. Но я думаю о тебе. Каждую секунду, со вторника.

— Ребекка. Я рад, что служить будешь ты.

— Я уже три десятка лет пастор. Сегодня самый хреновый день за все эти годы.

Фредрик вздрогнул. Ругательное слово отскочило от него, от памятников, от ее веры. Он всегда смотрел на нее как на этакий надежный оплот, но сейчас ее лицо раскололось, мягкое, спокойное стало твердым, напряженным, разбитым.

Фредрик смотрел на гроб. Доски, на них цветы, прямо перед ним. Он держался за Агнес, они стояли у передней скамьи, каждое движение гулко отзывалось в пустой церкви. Он не мог понять, что там лежит ребенок. Его ребенок. С которым он всего несколько дней назад разговаривал, смеялся, которого обнимал. Агнес плакала, он притянул ее к себе, обнял крепче.

У него не было слез. Горе навалилось во вторник, обокрало, опустошило его, осталась лишь дыра в груди.

Ее больше нет.

...

Ее больше нет.

Ее больше нет.

•

Наверное, ему полагалось петь. Кантор что-то играл на органе.

Они вместе вышли из гулкого здания. Ребекка окропила гроб святой водой, сказала все, что нужно, потом обняла и его, и Агнес, старалась утешить, но не могла, собственное горе, злость, уязвимость вынудили ее резко оттолкнуть их от себя, посмотреть на них, тотчас вновь притянуть к себе, обнять и просто уйти.

Они молча стояли на дорожке. Солнце, как и раньше, лето, такое же долгое лето, как в ту пору, когда он ходил здесь с дедом.

Сейчас ее предадут земле, среди многих других.

— Мои соболезнования.

За спиной полицейские — хромой, что уже в годах, и Сундквист, который их допрашивал. Оба в черном.

Сами догадались или таков полицейский этикет? — подумал Фредрик.

— У меня нет детей, поэтому мне, наверное, не понять, но я терял близких и знаю, каково это.

Хромой пожилой полицейский смотрел вниз, на дорожку. Слова его звучали неуклюже, чуть ли не жестко, но Фредрик понял, что шли они от сердца и стоили больших усилий, чем казалось.

— Спасибо.

Они поздоровались, пожали друг другу руки. Сундквист что-то сказал Агнес, он не разобрал, что именно.

Молчание. Слышался лишь легкий ветерок, играющий вокруг, он дул уже несколько дней, может, дело к дождю, последний раз дождь шел три недели назад, и все, казалось, успели забыть, что существует что-то, кроме вечной жары.

Пожилой откашлялся и снова заговорил:

— Не знаю, имеет ли это для вас значение, но скоро мы его поймаем. Все наши люди брошены на поиски.

Фредрик пожал плечами.

— Верно. Вы не знаете, имеет ли это для нас значение.

— А что, имеет?

— Нет. Наша дочь умерла. Что бы вы ни сделали, этого не изменить.

Пожилой полицейский кивнул:

— Понимаю. Со мной было так же. Для нас это работа. Мы обязаны наказать преступника и предотвратить новые преступления.

Фредрик как раз взял Агнес за руку, собираясь уйти, немного побыть наедине со своим горем. Но сейчас обернулся к полицейским, посмотрел сперва на старшего, потом на второго, на Сундквиста:

— Что вы имеете в виду?

— Со вторника мы держим под наблюдением каждый детский сад, каждую школу.

— Поскольку ожидаете, что именно там он появится?

— Да.

Фредрик отпустил руку Агнес, перехватил ее взгляд, она ждала и могла подождать еще немного.

— Какие же это детские сады и школы?

— Здесь. В округе. Во многих местах, на большой территории.

— Вы наблюдаете, так как думаете, он сделает это снова?