Изверг - Страница 31

Маленькие дырочки самые обалденные, самые похотливые, поэтому нужно быть суровым.

Ты хочешь, чтоб я отодвинул магнитофон и потерял над собой контроль.

Гренс, ты когда-нибудь пробовал девятилетние дырочки?

Он выключил музыку. Аккуратно уложил кассету в пластиковую коробочку.

— Раз он забыл об осторожности и даже не думает прятаться, прежде чем схватить ребенка, очень велик риск, что тормоза у него начисто отказали.

Он подошел к стоячей вешалке, втиснутой за дверь, взял висевший там пиджак.

— Я его допрашивал и знаю, как он думает. Кроме того, читал заключение судебно-психиатрической экспертизы, и оно подтвердило то, что и я, и остальные уже знали: у него ярко выраженные садистские наклонности.

Он не просто прочитал заключение судебно-психиатрической экспертизы, но не пожалел труда, чтобы разобраться в этом документе, слово за словом; сам Лунд и особенно его допросы действовали на него как никогда тягостно, хотя обычно расследования не пробуждали эмоций вроде ненависти или страха. Полицейская служба сделала его довольно-таки бесчувственным, толстокожим, и он это знал, при такой работе чувства надо отключать, иначе с ума сойдешь. Но Лунд с его преступлениями, с его чуждостью впервые вызвал у Гренса желание сдаться, уйти, бросить все это. Он тогда встретился с психиатром, писавшим заключение, и тот сказал больше, чем следовало, они говорили о Лунде и о садистских актах насилия, какие тот совершал, о злобе, которая у Лунда была равнозначна сексуальности, насилие стало удовольствием, он наслаждался бессилием другого. Эверт спросил, понимает ли Лунд вообще, что творит, осознает ли, что чувствуют ребенок, его родители и окружающие. Психиатр осторожно покачал головой, рассказал о детстве Лунда, о насилии, какому он подвергался, о том, что он мог вынести самого себя, лишь отгородившись от других.

С пиджаком в руке Гренс указал сперва на Свена, потом на Огестама.

— Легкое психическое расстройство. Понимаете? Он насилует маленьких девочек, а экспертиза говорит о легком расстройстве.

Огестам вздохнул.

— Я помню. Я тогда учился в университете. Помню, какой поднялся шум, как все возмущались.

Эверт надел пиджак, обернулся к Свену:

— Надо ехать. В Стренгнес. Пулей. Ты за рулем.

Ларс Огестам по-прежнему стоял в дверях, ему следовало посторониться, но он этого не сделал.

— Я поеду с вами.

Эверт недолюбливал молодого прокурора. Не скрывал этого раньше, не скрыл и сейчас.

— Значит, вы ведете предварительное расследование по этому делу?

— Нет.

— Думаю, тогда вам лучше отойти в сторону.

Солнце потихоньку опускалось к горизонту, по-прежнему жарко, яркий свет действовал на нервы, пока они мчались на юг по Е-4. За пределы города, мимо предместий, мимо Королевского поворота, Фиттьи, Тумбы, Сёдертелье. Свернули на запад, на Е-20 в сторону Стренгнеса, и Свен задышал спокойнее. Как только они сменили направление, Эверт тотчас перестал торопить и ворчать на слишком короткий солнечный козырек. Кстати, теперь ничто не мешало прибавить скорость, движение здесь менее плотное, и свет уже не бьет в глаза.

Они почти не разговаривали. Бернта Лунда видели у детского сада. Пропала пятилетняя девочка. Что тут скажешь? Каждый размышлял о том, что случилось, что могло случиться, и любой сценарий заканчивался надеждой, что тревога оказалась ложной, что девочка вдруг вышла из игровой комнаты, которую не проверили, что отец, решивший, что видел Бернта Лунда, просто один из тех, у кого страх смешивается с буйной фантазией.

Сорок три минуты. От центра Стокгольма до детского сада «Голубка» в Стренгнесе.

Еще в нескольких сотнях метров оттуда они поняли, что надежды напрасны. Что тревога вовсе не ложная. Здесь вправду что-то случилось, возможно самое ужасное. Это угадывалось по дошкольным учителям и воспитателям, по родителям и их играющим, бегающим, прыгающим детям, по двум патрульным машинам с полицейскими в форме и нервничающими собаками; территорию детского сада окружало все то, что предполагало вопросы, испуг, смятение и, вероятно, именно поэтому солидарность.

Свен остановил машину недалеко от забора. Одна минута. Покой перед хаосом. Тишина перед барабанной дробью вопросов. Он смотрел на людей, расхаживающих туда-сюда. Они все время двигались. Беспокойные люди двигаются. Безостановочно. Он смотрел на них в лобовое стекло, как на спектакль, как на сцену. Покосился на Эверта, понял, что и тот наблюдает, толкует по-своему, пытается, не открывая дверцы автомобиля, участвовать в беседе там, снаружи.

— Что думаешь?

— Что вижу, то и думаю.

— И что же ты видишь?

— Что все ужасно.

Они вылезли из машины. Двое полицейских обернулись в их сторону. Они выбрали одного, подошли к нему, обменялись рукопожатиями.

— Здравствуйте.

— Свен Сундквист.

— Лео Лауритсен. Мы приехали двадцать минут назад. Из Эскильстуны, мы ближе всех.

— Это Эверт Гренс.

Лео Лауритсен улыбнулся, с удивлением. Высокий, темноволосый, короткостриженый, в нем чувствовалась естественность, обычно присущая людям его возраста, лет тридцати с небольшим, этакая хрупкая неуязвимость. На миг он задержал руку Эверта Гренса в своей:

— Вот здорово! Я много о вас слышал.

— Неужели.

— Прямо как в фильме. Но не могу не сказать. Вы на самом деле меньше, чем я себе представлял.

— Люди слишком много себе представляют.

— Я не хотел вас обидеть.

— По делу что-нибудь сказать можете? О здешней ситуации? Или вы впрямь глуповаты?