Изверг - Страница 58

Сто кругов намотал. Пот лил ручьем, от корней волос, по шее, груди, животу. Может, еще сотню сделать? Когда ходил, он все равно что стамеской работал, на солнце мысли текли себе потихоньку. Он решил ходить, пока другие не вышли. Сто пятьдесят семь кругов. Потом явился русский с мячом под мышкой. Хильдинг увидел его и ушел с площадки.

Он принял холодный душ. Вода на лице, язву щиплет, но пот больше не блестит. Оделся — чистые трусы, носки, шорты. Вышел в коридор, стал бродить туда-сюда, отгоняя беспокойство. Снова считал. Триста раз, по коридору, мимо камер, до бильярдного стола и обратно. Телевизор включен, он всегда включен, в остальном же тишина, по телику опять твердили про убийство маленькой девчонки и про убийство Лунда, пока он ходил и поневоле слушал, отвлекался от остального.

Он изнывал от страха. Давно с ним не случалось такого, рядом с Малосрочником он чувствовал себя в безопасности, а теперь обокрал его. Тревога грызла Хильдинга, сидела в нем и ненавидела. Курева не осталось. Он должен был как-то заглушить тревогу. Должен был заглушить.

Он постучал в камеру Йохума.

Никто не ответил.

Постучал снова.

Спит.

— Кто тут, мать твою?

— Хильдинг.

— Вали отсюда.

— Я только хотел спросить, может, ты выпить хочешь?

Он решился. Стырить еще. Надо избавиться от невыносимой боли в груди. С Йохумом будет полегче. Малосрочник на него не попрет.

Йохум открыл дверь.

— Где прячешь?

— Сейчас покажу.

Йохум снова вошел в камеру, надел тапки, закрыл за собой дверь. Он всегда ее закрывал. Хильдинг ни разу там не бывал. Они прошагали мимо кухни, мимо душевой, мимо бильярдного стола, где Хильдинг недавно триста раз поворачивал.

Он подошел к огнетушителю на стене. Красный металлический баллон с черным шлангом и подробным руководством по эксплуатации на боку, куча слов, которые никто не успеет прочесть, когда кругом будет бушевать пламя. Осмотрелся — вертухаев поблизости не видать, — потом открутил черную резиновую крышку баллона, отложил в сторону. Из кармана шорт достал стаканчик для зубных щеток.

— Обыкновенная вода, жирная гребаная скугахольмская буханка и несколько яблок. — Он взял огнетушитель, перевернул вверх ногами, наполнил зубной стаканчик. — Фу, дьявол, какая гадость! — Сусло резко пахло, его чуть не вырвало. — Ну и ладно, подумаешь! — Поднес стакан ко рту, проглотил мутную жидкость. — Главное, блин, ощущение, а не вкус, эффект, мать твою! — Он снова наполнил стакан, протянул Йохуму. — Три с половиной недели. Почти готов. Минимум десять градусов.

Йохум подавил тошноту, залпом выпил.

— Наливай еще.

Выпили каждый по пять стаканов. Тепло растекалось по жилам, снова покой, спиртное проникало в душу. Раньше эту выпивку держали в чулане для уборочного инвентаря, в дальнем углу, в ведре, но так куда лучше — пустой огнетушитель, буханка хлеба для спиртяги, фрукты для вкуса, процесс брожения в легкодоступном закрытом сосуде. Они пили, пока не услышали в коридоре сиплый голос, вроде как Сконе:

— Вертухай в отделении!

Охранники заходили в отделение нечасто, и система предупреждения всегда работала исправно: кто-нибудь крикнет, и все в курсе. Хильдинг показал на резиновую крышку, Йохум бросил ее ему, и он быстро прикрутил ее на место. Они двинули прочь, встретили вертухая, который молча посмотрел на них, прошли к дивану, сели.

Оба слегка захмелели, на время стали собутыльниками — кто откажется от кружки сусла? — и Хильдинга с Йохумом ненадолго объединил общий секрет.

Телевизор, те же новости, все отделение напряженно следило за розыском Лунда, но теперь эта история уже начала приедаться, ведь все кончилось, папаша разнес мерзавцу черепушку, и каждый вонючий насильник знал, что его ждет. Оба откинулись назад, смотрели, как на экране мелькают девочкин отец и Лунд, не слушали, целиком отдавшись ощущению покоя, которое завладело ими.

— Кстати, куда цыган-то твой подевался? Я уже несколько дней не видел его.

— Малосрочник?

— Ага. Шалтай-Болтай.

Йохум ухмыльнулся, Хильдинг тоже. Шалтай-Болтай.

— Он почти все время в камере сидит. Не любит он все это. Дерьмо по телику.

— Ты о чем?

— Я не знаю.

— Я не знаю?

— У Срочника свои заморочки. Почем я знаю. Невмоготу ему слушать про девчушку и насильника. Он же мог замочить его раньше.

— И чё теперь?

— Тогда бы ничего не случилось.

— Так уже случилось.

Хильдинг огляделся. Вертухай возвращался, уходил из отделения. Он понизил голос:

— У него тоже есть дочь. Вот почему.

— И чё?

— Ну, потому он об этом и думает.

— Да мало ли у кого есть дети. У тебя что, нету?

— Она живет там. Где была убита та девочка. Где-то под Стренгнесом. Он так думает.

— Думает?

— Он никогда ее не видел.

На секунду Йохум оторвал взгляд от телевизора, провел ладонью по бритой голове, посмотрел на Хильдинга:

— Не понимаю.

— Для Срочника это важно.

— Так убита ведь не она?

— Нет. Но могла бы оказаться и она.

— Да ладно.

— Он так считает. У него фотка есть. Сам увеличил. На всю, блин, стену.

Йохум запрокинул голову на спинку дивана и громко расхохотался — так смеются, когда хмель подзуживает.

— Ну, цыган гребаный! Да он, черт побери, совсем больной на голову. Ходит, блин, тут и ломает себе башку над тем, чего не произойдет и не может произойти, потому что насильник уже застрелен, нету его! Видать, с ним еще хуже, чем я думал. Глюки у мужика. Вот кому надо бы хлебнуть сусла.

Хильдинг замер, опять изнывая от страха.