Изверг - Страница 12

— Черт!

— Опять!

Свен Сундквист симпатизировал Гренсу. И терпеливо сносил его сарказм, озлобленность, страх, что однажды придется оставить работу и признать, что тридцать пять лет пролетели и уже ничего не значат. Эверт хотя бы имел цель. Упрямый, недовольный, он верил в то, что делал. И этим отличался от большинства коллег.

— Ну рассказывай же наконец, Свен!

Свен изложил события, происшедшие при перевозке из Аспсосской тюрьмы в неотложку Сёдерской больницы. Как Бернт Лунд избил цепями двоих охранников и угнал автобус. Что теперь Бернт Лунд на свободе, что, вероятно, уже сейчас сидит где-то и наблюдает за девочками, за маленькими детьми, которые только-только пошли в школу.

Эверт встал. И, пока Свен рассказывал, беспокойно расхаживал по комнате. Прихрамывая, вихлял вокруг стола, между стульями и подставкой для цветов. Потом остановился перед мусорной корзиной, примерился здоровой ногой и пнул со всей силы, так что она пролетела через всю комнату.

— Как, черт побери, можно выпустить Бернта Лунда в город всего с двумя охранниками! Что там к чертовой матери творится, если Оскарссон такое одобряет! Если б он почесался поднять трубку и сообщить нам, мы бы выслали туда машину и сами выпустили негодяя на свободу!

Корзина была полная. Банановые корки, коробочки от жевательного табака и пустые конверты рассыпались по всему полу.

Свен видел все это не в первый раз. Надо просто немного выждать.

— Оке Андерссон и Ульрик Бернтфорс. Хорошие сотрудники. Андерссон, высокий такой, метр девяносто девять, по-моему. Твоего возраста.

— Я знаю, кто такой Андерссон.

— Правда?

— В другой раз расскажу. Не сейчас.

Свена вдруг охватила усталость. Вдруг, наскоком. Захотелось домой. К Аните, к Юнасу. Его рабочий день уже закончился. Он не в силах думать о том, что в любую минуту какой-нибудь ребенок может стать жертвой насилия. Не в силах думать о Бернте Лунде. Поменялся ведь на утреннее дежурство. Дома будет праздник. В машине у него вино и торт. Скоро они поднимут бокалы.

Эверт заметил, что Свен на время отключился. Глаза вдруг затуманила усталость. Он жалел, что пнул эту проклятую корзину. Свен такого не любит.

— Как ты? Выглядишь усталым, — снова заговорил Гренс, уже спокойнее.

— Ничего страшного. Я собирался домой. У меня сегодня день рождения.

— Да что ты! Поздравляю. Сколько?

— Сорок.

Эверт присвистнул. Наклонился к нему:

— Надо же. Дай лапу.

Он протянул руку. Свен подал свою. Эверт долго ее не отпускал. Крепко сжимая, заговорил:

— Сожалею, молодой человек. Сорок там или не сорок. Придется немного задержаться.

У Эверта дурно пахло изо рта. Свену редко доводилось стоять так близко от него.

— Ты шутишь.

— Я тебе кое-что расскажу.

Эверт указал на кресло для посетителей. Нетерпеливо потыкал пальцем. Свен наконец высвободил руку и присел на самый краешек кресла, он все еще рвался домой.

— Прошлый раз я был на месте преступления.

— Ты о девочках?

— Две девчушки, по девять лет. Он их связал, онанировал на них, насиловал, резал. В точности как раньше. Они лежали на полу в подвале и смотрели на нас. Судебный медик утверждал, что они еще жили, когда он резал им влагалища и анусы металлическим предметом. Я не верю. Не в силах поверить. Ты об этом думал, Свен? Если захотеть, можно поверить во что угодно.

Мятая рубашка, коротковатые брюки, беспокойное тело. Эверт Гренс многих пугал, такой уж он был. Свен понимал, что он отталкивает людей, и сам избегал его, один человек не должен обижать другого, только и всего. Поэтому он избегал Эверта, пока, непонятно почему, не оказался принят, чуть ли не избран. Видимо, Эверту был нужен кто-то, и этим кем-то стал Свен.

Он больше не выглядел опасным. Массивный, серый, упорный, но не опасный. Скорбный. Две девочки. Он не плакал. По крайней мере, старался.

— Я его допрашивал. Пытался смотреть ему в глаза. Безуспешно. Безуспешно, черт возьми! Он смотрел поверх меня, в сторону от меня, сквозь меня. Избегал моего взгляда. Несколько раз я прерывал допрос, велел ему смотреть мне в глаза.

...

Ни фига ты не догоняешь, Гренс.

Гренс, мать твою.

Я-то думал, ты поймешь.

У меня, блин, не от всех девчонок встает.

Как ты можешь говорить такое?

Меня заводят только такие, что постарше чуток.

Та светленькая, пухленькая.

Вот какие.

Это важно, Гренс.

Шлюхи.

Маленькие шлюхи с маленькими дырками.

Которые думают о членах.

Нечего им, блин, так делать.

Нечего, блин, шлюхам с маленькими дырками разгуливать где вздумается и думать о членах.

— Понимаешь, Свен? Люди, когда разговаривают, смотрят друг на друга. Но с ним не получалось. Просто не получалось, и всё.

Он смотрел на Свена. Свен смотрел на него. Двое людей.

— Я понимаю. То есть не понимаю. Раз уж он из тех, что не смотрят в глаза. Раз он один из таких. Почему его тогда не заперли в закрытую психиатрическую клинику? В Сетерскую кутузку? В Кареудден? В Сидшён?

Эверт нагнулся, поднял корзину. Сунул палец под верхнюю губу, выковырял оттуда табак.

— Запирали уже. После первого раза. Три года в Сетерской. Но недавно это расстройство признали легким. А с таким заключением отправляют на зону. Без разговоров.

Эверт сглотнул подавленные, непролитые слезы. Вернулся. Подошел к магнитофону, поменял кассету на другую, тоже с песнями Сив. Постоял перед колонкой с закрытыми глазами. «Джазовая бацилла», оригинал: «The Preacher», 1959 г. Еще прибавил громкости, присел на корточки и стал собирать в корзину банановые корки и скомканную бумагу. Потом поставил ее на пол, сделал три шага назад и с разбегу пнул, на сей раз еще дальше, в стенку рядом с окном.